Цвет волшебства. Страница 2

Всадник придержал лошадь и стащил с головы капюшон. Взору верзилы предстало измученное лицо, покрытое волдырями от ожогов и отмеченное там и сям клочьями опаленной бороды. Даже бровей, и тех не было.

– Отвали, – рыкнуло лицо. – Ты ведь Бравд из Пупземелья, если не ошибаюсь?[1]

До Бравда дошло, что инициативу у него перехватили.

– Исчезни, ладно? – попросил всадник. – У меня нет времени с тобой еще разбираться.

Оглядевшись по сторонам, он добавил:

– Это касается и твоего вшивого компаньона, который, судя по всему, прячется где-нибудь поблизости, в любимом тенечке.

Хорек подошел к лошади и вгляделся в расхристанную фигуру.

– Да это же волшебник Ринсвинд! – восхищенно воскликнул он, одновременно занося в память волшебниково описание своей персоны, дабы отомстить на досуге. – То-то, думаю, голос знакомый.

Бравд сплюнул и вложил меч обратно в ножны. Связываться с волшебником – себе дороже выйдет. Тем более драгоценностей у волшебников – раз-два, и обчелся.

– Для подзаборного волшебника этот тип слишком выпендривается, – буркнул он.

– Ты ничего не понял, – устало отозвался всадник. – Я вас так испугался, что мой позвоночник превратился в кисель. Просто как раз сейчас я страдаю от передозировки страха. Я хочу сказать, что мне нужно прийти в себя. Тогда я смогу испугаться вас как полагается.

Хорек ткнул пальцем в сторону горящего города.

– Ты что, прямиком оттуда? – поинтересовался он.

Волшебник потер глаза обожженной докрасна рукой.

– Я был там, когда начался пожар. Видишь вон того? Там, сзади?

Он указал на дорогу, по которой все никак не мог доехать его спутник. Любимый метод верховой езды, усвоенный попутчиком волшебника, заключался в том, чтобы выпадать из седла каждые несколько секунд.

– Ну? – спросил Хорек.

– Это его рук дело, – просто сказал Ринсвинд.

Бравд и Хорек разом поглядели на темный силуэт, который в данную минуту, сунув одну ногу в стремя, прыгал поперек дороги.

– Что, настоящий поджигатель? – наконец удивился Бравд.

– Да нет, – фыркнул Ринсвинд. – Не совсем. Скажем так: воцарись вокруг полный и абсолютный хаос, этот человек стоял бы в самую грозу на вершине холма, одетый в мокрую медную кольчугу, и орал: «Все боги – сволочи!» Пожрать есть что-нибудь?

– Можем поделиться останками цыпленка, – сообщил Хорек. – В обмен на рассказ.

– Как его зовут? – поинтересовался Бравд, который, как всегда, не поспевал за ходом беседы.

– Двацветок.

– Двацветок? – удивился Бравд. – Вот это имечко!

– Вы еще и половины не знаете, – проворчал Ринсвинд, спешиваясь. – Цыпленок, говорите?

– С пряностями, – уточнил Хорек.

Волшебник застонал.

– Кстати, – вспомнил Хорек, прищелкнув пальцами, – где-то, ну, около получаса назад, был такой неслабый взрыв…

– Склад с маслами взлетел на воздух, – пояснил Ринсвинд, передернувшись при воспоминании об огненном дожде.

Хорек с выжидающей ухмылкой повернулся к своему приятелю, и тот, ворча, передал ему вытащенную из кошелька монету. Со стороны дороги послышался краткий, тут же оборвавшийся вопль. Ринсвинд, не поднимая глаз, продолжал пожирать цыпленка.

– Ездить на лошади он действительно не умеет, – заметил он, потом вдруг застыл, словно вспомнив что-то очень важное, тихонько вскрикнул от ужаса и метнулся в темноту.

Когда он вернулся, существо, именуемое Двацветком, безвольно свисало с его плеча. Оно было маленьким и костлявым, а его крайне необычное одеяние состояло из доходящих до колен штанов и рубахи таких кричащих, не сочетающихся друг с другом цветов, что привередливый глаз Хорька был оскорблен даже в полутьме.

– На ощупь кости вроде бы целы, – тяжело выдохнул Ринсвинд.

Бравд подмигнул Хорьку и отправился исследовать силуэт, который, согласно предположениям разбойников, был каким-то вьючным животным.

– Ты к нему лучше не суйся, – посоветовал волшебник, не отрываясь от обследования бесчувственного Двацветка. – Уж поверь на слово. Его защищает некая сила.

– Заклинание какое-нибудь? – осведомился Хорек, опускаясь на корточки.

– Н-нет. Но, думаю, какие-то чары. Очень редкие. К примеру, они могут превратить золото в медь, и в то же самое время ты эту медь не отличишь от золота; они делают людей богатыми, уничтожая их собственность, позволяют слабому бесстрашно разгуливать среди воров, проникают сквозь самые крепкие двери и выцеживают из-под семи замков сокровища. Они-то и держат меня в рабстве, так что я вынужден волей-неволей следовать за этим чокнутым и защищать его от всех напастей. Они и с тобой справятся, Бравд. Мне кажется, эти чары хитрее даже тебя, Хорек.

– Ну, и как же они называются, эти могущественные чары?

Ринсвинд пожал плечами.

– На нашем языке они зовутся «отраженный шум, как будто подземные духи орут». Вина у вас случаем не найдется?

– Тебе следует знать, что там, где дело касается волшебства, я тоже кое на что способен, – заявил Хорек. – Не далее как в прошлом году я – с помощью моего присутствующего здесь друга – лишил известного могущественнейшего архимага из Аймитури волшебного посоха, пояса из лунных камней и жизни. Именно в таком порядке. Я не боюсь этого «отраженного шума, как будто подземные духи орут», который ты так расписываешь. Однако, – добавил он, – ты меня заинтересовал. Может, еще что расскажешь?

Бравд смерил взглядом существо на дороге, которое подошло ближе. В предутреннем свете постепенно начали обрисовываться его очертания. Во всех отношениях оно решительно походило на…

– Это что, ящик на ножках? – спросил Бравд.

– Я все расскажу, – ответил Ринсвинд. – Винца только налейте.

Снизу, из долины, донесся громкий рев, сменившийся отчаянным шипом. Кто-то более предусмотрительный, чем все остальные, приказал закрыть огромные речные ворота, расположенные там, где Анк вытекает из двуединого города. Река, лишенная свободы передвижения, вышла из берегов и разлилась по терзаемым огнем улицам. Вскоре континент огня превратился в группу островов, каждый из которых становился все меньше и меньше по мере того, как поднимался темный прилив. А над затянутым дымом городом принялось расти, закрывая собой звезды, бурлящее облако пара. Хорек еще подумал, что оно очень напоминает какой-то черный гриб…

Двуединый город, состоящий из гордого Анка и тлетворного Морпорка (по сравнению с этой парочкой все остальные города в пространстве и времени представляют собой лишь жалкие отражения), за свою долгую и насыщенную событиями историю выдержал множество напастей. Каждый раз он заново поднимался из пепла и достигал процветания. Так что пожар и последовавшее за ним наводнение, уничтожившее все, что не могло гореть, и добавившее к проблемам уцелевших горожан чрезвычайное зловоние, вовсе не означали конец города. Скорее, это был пламенный знак препинания, рдеющая угольком запятая или огненное, как саламандра, двоеточие в продолжающейся истории.

За несколько дней до этих событий по реке вместе с утренним приливом поднялось судно, причалившее в лабиринте доков и верфей к морпоркскому берегу. Груз этого судна состоял из розового жемчуга, молочных орешков, пемзы, нескольких официальных писем, адресованных патрицию города, и человека.

Именно этот человек и привлек внимание Слепого Хью, одного из попрошаек, несущих утреннее дежурство в Жемчужном доке. Хью толкнул Калеку Ва в бок и безмолвно указал пальцем.

Незнакомец уже стоял на набережной и наблюдал за тем, как несколько матросов, надрываясь, тащат по трапу громадный, скрепленный медными обручами сундук. Рядом с чужеземцем высился хмурый тип, очевидно капитан судна. Слепой Хью славился тем, что с расстояния в пятьдесят шагов мог мгновенно учуять самую мелкую золотую монетку, сейчас же тело попрошайки все затрепетало. Один вид только что прибывшего в Анк-Морпорк чужестранца сулил немедленное и баснословное обогащение.

1

Наконец пришла пора отметить некоторые особенности строения и космологии системы, в которую входит Диск.

На Плоском мире существуют два основных направления: в сторону Пупа и в сторону Края. Но поскольку сам Диск вращается со скоростью один оборот в восемьсот дней (чтобы, как считает Рефоргул Крулльский, равномерно распределять свою тяжесть по спинам поддерживающих его толстокожих), то выделяют еще два, вторичных, направления: по вращению и против оного.

Основываясь на том, что крошечное солнышко, обращающееся вокруг Диска, движется по постоянной орбите, в то время как под ним медленно поворачивается величественный Плоский мир, нетрудно догадаться, что здесь существует не четыре, а восемь времен года. Лето случается, когда солнце встает или садится совсем рядом с Краем, а зима – когда светило находится в точке, удаленной от первой примерно на девяносто градусов по окружности.

Таким образом, в землях, расположенных у Круглого моря, год начинается в свячельник, далее следует весна-прима, за которой наступает лето. Перевалив через свою середину (День Мелких Богов), лето перетекает в осень-приму, и вскоре все празднуют Новый полугод (страшдество). Зима-секундус, известная также как Наматывающая (поскольку солнце в это время поднимается по направлению вращения), сменяется весной-секундус, на пятки которой наступает лето-номер-два. Точка, отмечающая три четверти года, приходится на Ночь Всех Пустых – согласно легенде, в эту ночь, единственный раз в году, все ведьмы и колдуны остаются в своих постелях. Но вот уже с деревьев облетают листья, по ночам землю схватывает морозец – то грядет зима Разматывающая, в сердцевине которой заледеневшей драгоценностью приютился новый свячельник.

Поскольку Пуп Плоского мира не избалован вниманием солнца, тамошние земли покрыты вечной мерзлотой. А вот Край, напротив, – область солнечных островов и благодатных деньков.

Неделя на Диске состоит из восьми дней, а спектр – из восьми цветов. На Плоском мире число восемь заключает в себе очень могущественную магию – ни один волшебник никогда, ни в коем случае не должен произносить это число вслух.

Почему все вышеописанное происходит так, а не иначе, не совсем ясно; тем не менее это отчасти объясняет тот факт, что богов на Плоском мире не столько почитают, сколько проклинают.